С решимостью обреченного Виола ответила:
— Да, это правда. Мой покойный муж купил его много лет назад, и я совсем недавно обнаружила его, когда убирала на чердаке. Мой поверенный продал его лорду Чэтвину от моего имени.
В этой ситуации ничего лучшего Виоле не оставалось. По крайней мере, ее объяснение прозвучало правдоподобно. Со сплетнями, которые поползут после ее признания, она как-нибудь справится.
Стэнфорд Куикен потер скулы пухлыми пальцами и еще больше нахмурился.
— Мне очень жаль, сударыня.
— Жаль?
Куикен покраснел, замялся и, бросив на Яна быстрый взгляд, снова посмотрел на Виолу.
— Знаю, это довольно… Я понимаю, какое это для вас потрясение.
В комнате повисло напряженное молчание. Виола огляделась по сторонам, и зародыш страха, который вселил в нее своим расчетливым взглядом Чэтвин, превратился в тревогу.
— Я не понимаю, — прошептала она.
— Моя дорогая, — сказал мистер Куикен, — боюсь, что вас обманули. Я хорошо знаю Виктора Бартлетта-Джеймса и его стиль. Он не создавал этого рисунка. Это подделка.
Рассудок Виолы упрямо не желал воспринимать смысла его слов; ей пришлось сделать над собой нечеловеческое усилие, чтобы не расхохотаться от абсурдности сказанного.
— Это невозможно, — выдохнула она, вглядываясь в гостей в поисках поддержки. Но в ответ получала лишь смущенные и сочувственные взгляды.
Пропустив ее возражение мимо ушей, Куикен потер тыльную сторону шеи.
— Уверен, что в сложившейся ситуации вы пожелаете возместить лорду Чэтвину урон, нанесенный этой… э-э… ошибкой.
И тут Виола поняла — его ложь, его притворство и общественный позор, которому он с самого начала задумал ее предать.
Картина была подлинной, и они оба это знали. Равно как и Куикен, если он в самом деле специалист. Но сегодня вечером Ян Уэнтворт посеял зерно сомнения и тем самым начал приводить в исполнение хитроумный план по уничтожению ее репутации. Чэтвин прижал ее к стенке и вынудил признаться, что рисунок ему продала она. Теперь все знали, что она должна вернуть ему деньги. Более того, герцог позаботился, чтобы присутствующие дамы заподозрили, будто она сама нарисовала картину, намереваясь продать ее под видом оригинала. Не было никаких веских доказательств, что она не пыталась обмануть герцога Чэтвина, продав ему собственную работу вместо подлинника, а вот сомневаться в ее словах, напротив, имелись все основания. Даже Майлз Уитмен, похоже, не мог посмотреть ей в глаза и потому не отрывал взгляда от своих туфель. А объяснить что-либо, не рассказав, что она и есть Виктор Бартлетт-Джеймс, она не могла. Да ей бы никто сейчас и не поверил.
Впервые за всю свою взрослую жизнь Виола почувствовала, что ей наплевали в душу. Притом мужчина, который был ей небезразличен, о котором она тосковала и даже одно время думала, что любила.
Она снова взглянула на Яна. Его черты были непроницаемы, а прищуренные глаза бросали вызов: возрази мне, назови богатого и влиятельного джентльмена лжецом на его же собственной светской вечеринке.
Сволочь.
Сдерживая слезы боли, беспомощности и нараставшего гнева, но продолжая неотрывно смотреть в глаза Яну, Виола медленно отделилась от гостей. А потом повернулась к ним ко всем спиной и зашагала прочь из гостиной, высоко подняв голову, расправив плечи и с каждым шагом наполняясь новой решимостью.
Все изменилось. Никто никуда завтра не уедет.
Теперь между ними официально объявлена война.
Я не могла насмотреться на него сегодня, а когда наконец коснулась его, чтобы позаботиться о нем, его тело отозвалось, и он накрыл мою руку, лихорадочно умоляя ласкать его. Никогда в жизни не знала ничего более шокирующего и интимного…
Ян стоял в дальнем конце комнаты, лениво наблюдая, как клуб заполняется уважаемыми, изысканно одетыми джентльменами. Многие приходили уже под хмельком, хотя не было еще и шести вечера, но общее поведение оставалось довольно приличным, учитывая главный лот сегодняшнего аукциона. Ян пока ограничился одним бокалом виски, желая, чтобы к началу торгов его ум сохранил ясность. Растущее любопытство заглушило его смутные сомнения по поводу того, чему он сегодня должен был стать свидетелем.
Сегодня он уделил особое внимание гардеробу, выбрав вечерний костюм из черного и белого шелка. Однако идеально завязанный галстук неприятно сдавливал горло, внушая чувство удушья. Возможно, виной тому был спертый воздух в набитой людьми комнате, а быть может, дрянное настроение герцога.
Фэйрборн стоял рядом, попивая шампанское и увлеченно дискутируя на политические темы с пожилым аристократом. Яну не особенно хотелось подключаться к разговору, ибо его мысли постоянно сбивались на коварную леди Чешир.
С тех пор как она с позором покинула его дом три ночи назад, он только и думал, что о ее лице. О ее красивом лице, таком ошеломленном его действиями и намерениями, о ее выразительных карих глазах, отражавших такое отчаяние, смятение и сосредоточенную на нем ненависть. Странно, но полный жгучего гнева и напуганной уязвимости взгляд, который бросила ему Виола перед уходом, преследовал его, заставляя досадовать на себя, и в первую очередь на то, что ему не все равно. Ему бы упиваться медленным крушением леди Чешир, мысли о котором он лелеял долгих пять лет, но пока что он ощущал только пустоту. Вакуум.
Вечеринка в тот день еще продолжалась, но Ян совершенно утратил к ней интерес в тот самый миг, как Виола покинула его дом. Он как положено исполнял свою роль, но с уходом леди Чешир ликование и радость испарились, по меньшей мере для него. В ту ночь он плохо спал, одолеваемый размышлениями о своем следующем ходе и фантазиями о том, какой может оказаться физическая реакция Виолы на его страсть. Бороться с этими образами было решительно невозможно, да и пикантный рисунок, который Ян повесил над каминной полкой напротив своей кровати, никак этому не способствовал.