— Я едва знакома с вашей сестрой, и у меня нет дальних родственников, — возразила Виола, понимая, что говорит нелепицу, и лихорадочно пытаясь оценить, насколько далеко способен зайти Ян. — Мистер Дункан хорошо меня знает и ничему этому не поверит.
Ян пожал плечами.
— Вряд ли он станет сомневаться в словах такого знатного джентльмена, как я, а ваша записка окончательно его успокоит.
— Какая записка?
Герцог подступил ближе, и глаза его зловеще блеснули; он явно упивался властью над ней.
— Вам понадобится написать всего две — одну Дункану, вторую слугам — и мой дворецкий позаботится, чтобы их доставили адресатам сегодня же вечером.
Виола замотала головой.
— Я не вернусь в Уинтер-Гарден. Я никогда туда не вернусь.
Он почти улыбнулся.
— Конечно, нет. Вместо этого вы поедете со мной за город, туда, где я посчитаю удобным остаться с вами наедине.
Наконец она поняла.
— Чтобы вы могли спать со мной, когда вам вздумается? Неужели вы думаете, что я так просто вам отдамся?
Сначала Ян только молча прищурился и стиснул зубы. Потом ответил:
— Теперь речь идет о большем, чем о простой похоти, Виола. Между нами все изменилось.
Не изменилось ровным счетом ничего, и это пространное замечание только еще больше запутало Виолу. А кроме того, распалило в ней постыдное любопытство и нешуточный страх, что все, чем она дорожила в жизни, может погибнуть от рук человека, обвинявшего ее в прегрешениях, над которыми ни он, ни она были не властны. Правды о зачатии Джона Генри герцог от нее так просто не добьется, но, если отказать ему сейчас, опасность того, что он обнародует все подозрительные детали о рождении мальчика, будет расти с каждой секундой. Внезапно ужас перед тем, что ее постыдное прошлое и обман, за которым она его долго прятала, будут выставлены на всеобщее порицание, заглушил все остальные страхи. Поехав с Яном за город, она хотя бы выиграет время.
— Будьте любезны выдать мне перо и бумагу, сударь, — надменно проговорила она.
На долю секунды Ян как будто удивился, что она так просто сдалась. Потом кивнул и указал на дверь.
— Прошу в мой кабинет, сударыня.
Виола смерила его долгим испепеляющим взглядом, чувствуя себя беспомощной, но при этом не теряя решимости. Больше всего она сейчас сожалела о том, что думала о Яне все эти годы, не опуская рук там, где любой другой давно бы сдался. И если он попытается сломать жизнь ее сыну, она никогда, никогда его не простит.
Она опустила ресницы.
— Да поможет вам Бог.
В следующий миг со всем достоинством, на какое была способна, Виола подняла юбки, царственно прошествовала мимо Яна и направилась к дверям зеленого салона.
Сегодня я долго с ним сидела, слушая, как он тихо и ровно дышит. Проснувшись наконец, он притянул меня к себе, обвил руками и ногой и крепко обнял. Мне кажется, я могла бы вечно лежать в его объятиях…
Ян ерзал на кожаном сидении своего личного экипажа, но никак не мог удобно устроиться, хотя воздух, слава богу, стал прохладнее и возница уже петлял по проселочным дорогам, направляясь к Стэмфорду. Это место находилось ближе к Лондону, чем его земли в Чэтвине, и было безлюднее в это время года — идеальный вариант для пленницы, отпускать которую он не собирался ближайшие несколько дней.
Он украдкой бросил на нее взгляд. Виола сидела напротив, напряженная и молчаливая. Закрыв глаза, она куталась в дорожный плед, который он швырнул ей, когда она заняла свое место. Но он знал, что она не спит с тех пор, как они покинули его городской особняк. Она была белой от злости и волнения, и он надеялся, что она пробудет в этом состоянии еще какое-то время. По крайней мере, так он себя убеждал.
Ян оказался совершенно не готовым к целому калейдоскопу эмоций, охвативших его, когда он увидел Виолу в зеленом салоне. Он испытал все: от ярости, сожаления, откровенной похоти и до шевеления в дальних уголках памяти чего-то теплого и утешительного, чего он никак не мог понять. Виола пришла к нему, чтобы во всеоружии принять бой, и при других обстоятельствах ее храбрость могла бы приятно удивить и очаровать его. Но больше всего Яна беспокоило физическое влечение к ней, ибо он просто не мог найти ему объяснения. По логике вещей, поведение Виолы должно было казаться ему отталкивающим и неблагородным, а внешность отвратительной, ибо она причинила зло ни в чем не повинному человеку. Но этого не было. Хотя другие, безусловно, считали леди Чешир привлекательной женщиной, и хотя он знал нескольких дам, которых в классическом понимании назвал бы более красивыми, было в Виоле что-то такое, от чего при каждом взгляде на нее у него перехватывало дух и замирало сердце. И сегодняшний вечер не был исключением. С первого взгляда она показалась ему растерянной, смущенной, но прежде всего неотразимо прекрасной в приглушенном свете сумерек, игравшем на ее бледной коже, на ее блестящих, поднятых к затылку волосах, в идеальных изгибах ее тела и в этих испуганных, выразительных глазах цвета лесного ореха. Трудно было сдержаться и не соблазнить ее прямо на месте, не забыть себя и свои цели — пока она не начала увиливать от его вопросов и отказывать ему в ответах.
Ян не планировал никуда насильно ее везти. Это было спонтанное решение, порожденное гневом, издерганностью и растущей досадой от того, что ему никак не удается подмять под себя Виолу, ибо этим вечером она снова одержала над ним верх. Быть может, он уже никогда не найдет удовлетворения и не начнет новую, более счастливую жизнь. Внутренний голос нашептывал, что Виола сама виновата в том, как он ведет себя с ней. И в то же время он понимал: она была абсолютно права, говоря, что он винит ее в своих чувствах. Этот момент поразил его, стал пощечиной, встряхнувшей его и заставившей вспомнить, что он первым напал на Виолу. Он преследовал ее из низких побуждений, но в тот миг, когда он увидел портрет ее ребенка, своего ребенка, ответы внезапно стали ему важнее мести.