В сладком плену - Страница 57


К оглавлению

57

— Быть может, я недостаточно ясно выразился, Виола, — пробормотал он голосом с хрипотцой. — Мои сны о темнице могут быть мрачными, эротическими и путаными, но не сомневайтесь: вы были их частью. Я помню ваше скрытое тенью лицо рядом со своим, ваш тихий голос в ушах, ваше горячее тело…

— Ваши сны беспорядочны, Ян, — оборвала его Виола, нервно переминаясь с ноги на ногу. — Мы с Дейзи тогда были очень похожи, и я уверена, вы с трудом различали нас в темноте, в вашем-то состоянии. Вы не знаете, что вы помните.

Попалась, с удовлетворением подумал Ян: этими словами Виола сама себе противоречила.

— Значит, теперь вы утверждаете, что женщина на картине, которую вы продали вчера, это ваша сестра?

Эта мысль явно ее обескуражила. Она распахнула глаза и облизала губы от смущения, которого не сумела бы скрыть, даже если бы попыталась.

— Этот… этот портрет…

— Нарисован с вас, и вы это знаете, — закончил за нее герцог, внезапно почувствовав себя ужасно умным и гораздо тверже уверенным в том, что одна лишь Виола оставила такой неизгладимый след в его памяти. — Вы уже заявляли, что ваши сестры меня не домогались. Если это правда, значит, именно вы касались меня интимным образом. Значит, мои сны — это воспоминания о ваших грудях на моей груди, о ваших горячих, ласкающих руках на моем теле…

— Нет…

— Это вы меня возбуждали, гладили, лежали рядом…

— Прекратите, — съежившись, воскликнула она. — Это отвратительно.

— Это отвратительно только в том случае, если меня принуждали.

Виола уперлась ему ладонью в грудь, пытаясь оттолкнуть. Ян быстро схватил ее за запястье, свободной рукой обвил за талию и рывком притянул к себе.

— Каждый раз, когда мы вместе, я вспоминаю все больше и больше, — продолжил он огрубевшим от переизбытка эмоций голосом, когда раскрасневшееся, изумленное лицо Виолы оказалось всего в нескольких дюймах от его лица. — И, несмотря на мягкость и теплоту, несмотря на влечение к вам и сумятицу, которая продолжает царить в моих путаных снах, при мысли, что меня могли ласкать и доводить до кульминации с неким низменным расчетом, мне становится тошно…

— Перестаньте, Ян! — прошептала она, зажмурив глаза и стиснув зубы.

Ян встряхнул ее, ощущая неутолимую потребность подтолкнуть ее к признанию.

— Меня изводит мысль, что ради какой-то эгоистичной цели меня могли держать в плену и дразнить, а потом пускать вас на меня, чтобы вы прыгали на мне до тех пор, пока я не оставлю в вас свое семя.

Слезы заблестели на ее ресницах, и она яростно замотала головой.

— Я был у вас в руках, Виола, — резко, нетерпеливо выдохнул Ян, — и вы зачали моего ребенка. Я видел его портрет, я знаю, откуда берутся дети, и теперь я хочу услышать, зачем вы это сделали. Мне нужно знать, как это случилось.

— Нет… — с болью прошептала Виола, — Оставьте это, Ян. Пожалуйста, оставьте. Отпустите и оставьте меня в покое. Я никогда больше вас не побеспокою. Клянусь жизнью сына.

Необоримое желание Виолы скрыть правду одновременно возмущало и терзало Яна. Она будоражила его сильнее, чем могло уложиться у него в сознании, несравненно сильнее любой другой женщины. Он крепко держал ее, ощущал жар ее тела, мягкость ее стиснутых грудей и злился на себя за то, что даже сейчас ее хочет. У него были все мыслимые причины презирать эту женщину, но самой сильной эмоцией, самым мощным порывом в эту минуту было показать ей, в какой агонии он живет, дать ей испытать это на себе.

— Посмотрите на меня, — сказал он сдавленным, срывающимся голосом.

Виола замерла на несколько секунд. Потом подняла ресницы, и Ян увидел полные слез глаза, излучавшие не только тревогу и горе, но и отчаянный вызов. В этот миг он понял, что одними мольбами ее не сломить. Чтобы добиться правды, ему придется прибегнуть к исключительным мерам.

— Пожалуйста… — прошептала она. — Ян…

Очень медленно, четко и решительно он прошептал:

— Я никогда этого не оставлю…

В следующий миг, вопреки тому, чего хотела и ждала Виола, вопреки тому, по чему так отчаянно изнывало его собственное тело, вместо того чтобы завладеть ее губами в жгучем поцелуе, подхватить ее на руки и отнести на койку, Ян резко отпустил ее и шагнул назад.

Виола зашаталась на слабых ногах, чуть не упала на пол, но обеими руками схватилась за полку у печи и выровнялась.

— Что… — Она глотнула, растерянно оглядываясь по сторонам. — Зачем вы это сделали?

Ян очень глубоко вдохнул, пережидая, пока сердце перестанет колотиться, а распаленные нервы остынут. Наконец, голосом, полным иронии, он ответил:

— Думали, вас изнасилуют?

Виола заморгала, выпрямилась и провела ладонями по талии мятого платья.

— Я не думала, что меня упустят, ваша светлость.

Угол его рта слегка приподнялся.

— А я не думал, что со мной будут и дальше играть в кошки-мышки, после того как я открылся вам.

Облако раскаяния набежало на черты Виолы, но тут же исчезло, сменившись упрямством и даже гневом.

— Это вам так кажется. Я считала, что говорю вполне откровенно.

Ян не мог поверить, что она это сказала, да и сказанному ни капли не верил. Мрачным, угрожающим тоном он пробормотал:

— Если у вас такие понятия об откровенности, Виола, тогда вам явно нужно больше времени, чтобы подумать о своих воспоминаниях.

Этими словами он определенно поставил Виолу в тупик. Ее лоб пошел глубокими складками, на верхней губе выступил пот; она смерила его взглядом.

— Что вы хотите сказать?

57