В сладком плену - Страница 58

Ян запустил в волосы пальцы обеих рук, потом слабо улыбнулся Виоле.

— Вам нужно еще какое-то время побыть одной, Виола. Подумать, зачем я привез вас сюда…

— Мы отлично знаем, зачем вы меня сюда привезли, ваша светлость, но в тот самый миг, когда вам как будто захотелось заключить меня в… — она махнула в его сторону, — …страстные… объятия, вы вдруг… вы… вы…

Виоле не хотелось говорить, что Ян удивил ее своим бездействием, тогда как она ждала, почти молила о решительном штурме, а у герцога не было желания объясняться. Вместо этого Ян скрестил на груди руки и сверлил Виолу взглядом до тех пор, пока неловкость не стала для нее невыносимой. Она густо покраснела, замялась и, в конце концов, потушила глаза.

Вздохнув, Ян отошел от Виолы и направился к сумке, которую принес ей из дома.

— Тут у меня кое-какие мелочи, которые могут пригодиться вам ночью.

— Ночью?

— Помочь вам раздеться? Я прекрасно разбираюсь в корсетах.

Виола ничего не ответила, она была то ли слишком разгневана, то ли слишком шокирована для этого.

— Ну нет — так нет. — Герцог бросил сумку на постель, повернулся и пошел к двери. — Вернусь позже, Виола. Сладких снов.

Ее глаза вдруг округлились в панике.

— Нет. Стойте…

Ян выскочил наружу и тут же закрыл и запер за собой дверь. Ухмылку, заигравшую на его губах, он не сумел бы скрыть, даже если бы попытался.

Два часа. Он даст ей два часа, чтобы вымыться, переодеться в старую ночную сорочку Айви, забраться под одеяла, расслабиться и подумать о грядущей ночи…

Это будут самые долгие два часа в его жизни.

Глава 16

Он касался меня там, где никто никогда не касался прежде, трогал места на моем теле, которые я сама никогда не трогала. Я всегда думала, что стыдно так делать, но он делил со мной радости того, чем, наверное, должна быть супружеская жизнь. Знаю, я обречена на вечные мучения в аду за то, что совершаю такой страшный грех в его объятиях, но я охотно отправлюсь туда, помня, что делила эти грехи с мужчиной, которого полюбила…

Виола гипнотизировала потолок, немного нервничая и понимая, что не уснет, проведя полдня в дреме. После того как герцог ушел, она нашла лампу на одной из угловых полок, но решила не зажигать ее, поскольку у нее не было ни книг, ни вышивки и совершенно ничего, чем можно было бы рисовать. Ян в самом деле пытался воссоздать для нее условия темницы, в которых сам когда-то провел пять недель. Он не оставил ей ничего, кроме собственных мыслей. Впрочем, к его чести нужно было сказать, что по крайней мере постель была чистой и мягкой, а хижина теплой.

И все-таки молчание давило на Виолу. Прожив несколько лет в большом городе, она привыкла круглые сутки слышать уличный шум, и без него сельская тишь казалась почти оглушающей. В некотором смысле Яну повезло, что большую часть плена он провел в наркотическом тумане. По меньшей мере, ему не приходилось изнывать от скуки; лишенный способности осознавать время, он вряд ли замечал его течение.

После неожиданного и довольно спешного ухода герцога Виола несколько минут металась по комнате. Потом рассудила: грызть в тревоге ногти и досадовать, что Ян никак не хочет оставить прошлое в прошлом и жить дальше, бесполезно. Убрав остатки ужина, Виола долила в чайник воды из ведра, нагрела ее и часть использовала для второй чашки чая, а остальной, когда та немного остыла, вымыла лицо, шею и интимные места. Наконец, дошел черед и до сумки, которую герцог оставил ей на постели. Содержимое оказалось весьма скудным, по крайней мере, Виола не нашла там того, чего могла ожидать и в чем нуждалась леди. Но о самом необходимом герцог все-таки позаботился.

Виола обнаружила небольшой кусок простого мыла, маленькое полотенце и губку для купания, зубную щетку — без порошка, хотя лучше так, чем совсем ничего, решила она — расческу и бледно-розовую ночную сорочку с глубоким вырезом и короткими рукавами, которая, по всей видимости, принадлежала сестре Яна. Это была летняя сорочка, элегантная, милая и просто скроенная. Она выглядела не только нежной и женственной, но и удобной. К этому моменту ребра Виолы ныли так, будто их месяцами сдавливали деревянными досками.

Она быстро переоделась, радуясь, что надела корсет с застежками спереди и вечернее платье, в котором дотягивалась до большинства пуговиц и которое могла снять без посторонней помощи. Освободившись от нижних юбок, чулок и туфель, она вымылась, насколько позволял минимальный набор туалетных принадлежностей, почистила зубы, расчесалась, надела через голову сорочку и скользнула под одеяла.

Теперь, пролежав наедине с собственными мыслями больше часа, Виола опять терзалась прощальными словами Яна. Ей-то зачем думать о прошлом? В ее воспоминаниях гораздо больше порядка, чем в его — факт, мимо которого герцог просто не мог пройти.

Боже, она впервые в жизни чуть не упала в обморок, когда Ян объявил, что видел портрет Джона Генри и узнал его. Почти с первого дня как Джон появился на свет, Виола поняла, что они с Яном выглядят как отец и сын, и сразу же приняла горькую истину, что им ни за что на свете нельзя встречаться. С Палатой лордов она разберется потом, ведь возможные стычки между герцогом и его повзрослевшим сыном станут реальной проблемой лишь через много лет. О риске случайной встречи Яна с маленьким Джоном Виола иногда задумывалась и принимала некоторые меры предосторожности; это была одна из причин, по которой она немедленно отправила сына за город, как только узнала, что Ян вернулся в Лондон и ищет ее. Но она была совершенно не готова к тому, что Ян узнает его теперь, да еще и по портрету. Оставалось только все отрицать. Герцог определенно не дурак; он увидел и распознал свое отражение в картине. Но он упрям, эгоистичен и легкомыслен, если возомнил, будто она вот так просто признается, что родила от него внебрачного ребенка.